Вот, получилась еще одна сказка. Задумывалась она давно, да только сейчас получилось записать. Она хиповая и написана соответствующим языком.
А вот следующая сказка будет снова про самолёты, обещаю.

Хай, пиплы. Слушайте сказку. Вы покуда еще не олдовые хипы, в системе недавно, всех фенек не износили, хайры толком не отрастили. Так что ваше дело маленькое – сидеть да слушать, как олдовый хип будет сказку рассказывать.

читать дальшеБыло это давно, когда трава была гуще, небо синее, пиво вкуснее, а бисер только лыжный. Жил да был хиппи, хайрастый, фенек до локтя, веселый чувак, добрый. Ходил автостопом, на вписках веселые песенки пел, учил людей миру-дружбе, а красивых герлушек еще и любви. Всем от него было весело и никакого вреда. Как-то раз поехал хип за тридевять земель на знакомый флэт пиво пить, песни петь. Дело зимой было, потому по трассе не пошел, а решил «собаками». «Собака» – это не та, что лает, а та, что по рельсам бегает, цивилы электричкой зовут. Вот пришел наш хип на станцию, сел на лавочку, стал свою «собаку» ждать. А народу рядом полно, базар, куры-гриль да рыба криль, пирожки печеные да сосиски копченые, гламурные розовые тапочки да прочая мелочевка, что на лотке все по 10 рублей, а продавцу пофигу. Вдруг крик на базаре, плач да охи-вздохи. Стремные люди у бабуси кошелек стибрили. Плачет старушка, последнюю пенсию увели. Жалко ее стало хипу, порылся он в карманах да все, что в дорогу брал, бабке и отдал. Ничего, думает, я если что, и насейшенить могу, благо флейта да гитара завсегда при себе.
Тут и «собака» подошла. Просочился наш хип через турникет, ветошью прикинувшись, сел да поехал. Долго ли, коротко ли, ехал – на одной станции зашел мужичок. На дворе зима – а он без шапки, уши от холода аж синие. Сидит, зубами ляскает от холода, уши трет, да толку мало.
- Ты, дядя, не морж ли часом? – спрашивает хип, - К холодам привычный, коли без шапки вышел?
- Да какой я там морж! – говорит ему мужичок. – Гопники у меня шапку отняли да в мусорный бак забросили по дурному приколу. А мне теперь уши хоть на стенку прибивать.
Пожалел хип и мужичка, отдал ему свою шапку. Держи, говорит, дядя, ради мира во всем мире, меня и хайры мои неплохо греют.
Так приехал хип без бабла и без шапки до конечной станции, на большой вокзал. Холодно ему, голодно, в общем, стремно. До следующей собаки 4 часа еще, жрать охота- сил нет, а вокруг и шашлыками торгуют, и пирожками, и бананами – а поди сунься, за так только в репу дать могут, а потом догонят да добавят. Вспомнил хип, что брал он с собой бутерброд с сосиской. Вынул, хотел заточить – тут кошка из-под лавки вылезает. Тощая, облезлая, глаза голодные блестят. Поглядел хип – и ни слова не говоря отдал ей бутер. А кошка – не будь дура, его одним махом заглотила, вместе с хлебом. И на колени хипу лезет. Холодно ей лапками на мерзлом полу.
- Ладно, говорит хип, где наша не пропадала. Полезай за пазуху, увезу тебя с собой, авось пипл знакомый тебя впишет.
Угрелась кошка у хипа под свитером и уснула. Стал он и сам подремывать. Если жрать нечего, хоть сном добрать. И снится ему сон, такой, что не после всякой травы наглючится. Будто выросла та кошка большая-пребольшая. Глядит на него зелеными глазами и в каждом глазу у нее по пацифику светится и шерсть на лапах пестрая, вроде как феньки. И говорит ему кошка русским языком: «Я не простая кошь, я хипповская фея. Три раза я тебе нынче глючилась – то бабкой без кошелька, то мужичком без шапки, то кошкой голодной. И ты меня три раза пожалел. За то проси теперь чего хочешь».
Ошалел хип от такого дела. Пивал он всякое пиво, бывало и травку покуривал, но таких глюков еще не ловил. «Ничего мне, - говорит, - не надо. Ни ништяков, ни фенек. Только бы быть мне вольным хиппи на всю жизнь, петь веселые песни про любовь и мир во всем мире. Да еще чтобы гопы меня не били да менты не винтили. Но это уже совсем сказка, так верно и не бывает».
«Бывает еще и не так, говорит ему кошко-фея. Ты чувак правильный, люблю таких. Вот, держи эту флейту. Как случится тебе в беду попасть – достань да заиграй, там увидишь, что будет. А хочешь – и так играй, людей весели, кайф лови». С тем исчезла кошко-фея, а хип проснулся.
Глядь – нет кошки за пазухой, как и не было. А в руках чехол держит, пацификами вышитый, и там флейта. Только собрался он от такого дела обалдеть, как глядь – подваливают к нему два злых-презлых мента. От холода синее своей формы. Хотят хипа винтить да тащить свое темное узилище, за то, что хайры у него длинные, да феньки, да и вообще, виноват, что у них с утра наручники чешутся.
Вспомнил хип про сон свой и решил, а пофигу мороз, откуда бы ни взялась эта флейта, хоть поиграю напоследок. И заиграл что-то веселое и прикольное.
И такое тут началось, что только в сказках маленьким детям пишут, а люди взрослые и цивильные даже во сне не увидят. Затанцевали те менты чечетку, да так здорово, только искры из-под каблуков летят. Играет хиппи все веселее да живее, а менты все пуще пляшут и вроде даже в кайф им служивым чечетку бить, потому что согрелись. Заиграл хип погромче – и весь вокзал заплясал, как один большой смотр художественной самодеятельности.
Продавец шашлыков с шампурами танец с саблями отплясывает. Ему в ответ продавцы бананов лезгинку врезали. Продавщицы пирожков вокруг лотков своих хоровод водят, бомжи хором Пятницкого поют – на поездах гудки в такт откликаются. Из буфета официантки такой канкан отожгли, что продавец шашлыков чуть шампур не проглотил. А там и пассажиры заплясали кто во что горазд, кто вальс, кто рэгги, кто польку-бабочку.
Устал хип играть, опустил флейту. Глядь – а ему весь вокзал спасибо говорит. Менты улыбаются, тётки продавщицы пирожками угощают. Всем в кайф, все довольны. Так согретый и накормленный хип и поехал дальше. А пиплам с того вокзала с тех пор счастье привалило. Кто танцевальный ансамбль организовал, кто в хор пошел, ментам на главном конкурсе милицейской самодеятельности дали приз, двух бомжей, говорят, даже в оперный театр взяли.
А хип приехал в тот город, где на веселом флэту его друзья жили, когда уже ночь настала. Идет он по темному переулку, думает о хорошем, о пиве да гитаре, о ништяках да герлушках. А навстречу ему – три гопника. Морды кирпичом, зубы скалятся. Идут, семки лузгают, пиво лакают, хотят хипа бить и в мусорный ящик кидать.
«Эх, дело дрянь. А может и вывезет кривая», - подумал хип и флейту достал. Только заиграл – заплясали гопы брейк-данс. На бритых головах по асфальту прыгают, кувыркаются, на руках ходят, и так и этак их расколбасило. Наконец, стало гопам совсем не в кайф, стали прощения у хипа просить. Возьми мол все наши бабки, и пиво, и семки, только не заставляй дальше на ушах скакать.
Опустил хип флейту, гопы перестали плясать. С непривычки их ноги не держат, так на карачках и уползли. И говорят, с тех пор как увидят кого с хайрами, за три километра обходят. Вдруг опять плясать заставит.
А как хип на флэт добрался да как там песни играл, про то вся тусовка целый год вспоминала. Там, говорят, весь дом пел да плясал и даже управдом вприсядку ходил, а участковый ему на гармошке играл. И я там был, пиво пил, по хайрам текло, но кое-что и в рот попало. А хип тот так и ходит по свету со своей флейтой. Может, и к нам на флэт забредет.
Вот вам и вся сказка. А кто олдовому хипу за пивом сбегает, тот совсем молодец будет.


На всякий случай поясняю: лыжный бисер - крупный и линючий бисер, который в советское время делали на лыжной фабрике. Самый доступный простому потребителю. У меня еще немного хранится как раритет.