Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Это первая. Как увидела этого котика, просто замурлыкала. Вышивала с фотографии готовой работы, схемы не нашла. Будем продолжать, у меня новогодних вышивок запас на 100 лет вперед. Времени только мало. Снимала на лопату, так что извиняйте, если что.

А пожалуй, пора начинать думать о хорошем. О том, что скоро Рождество, что завтра обещали наконец снег. И пора доставать из запасов цветные лоскутки и нитки, вышивать что-нибудь для елки и подарков. В выходные надо будет купить сушеных вишен и замочить их в коньяке, на штоллен. Из-за предпраздничной гонки, когда всем по работе внезапно стало все надо и сразу, никак не получается поймать ощущение праздника. Выходит что-то по Фраю, "грешный последний день года!". А хочется, чтобы праздник был, чтобы было ощущение тепла. Наивная детская вера, что уходящий год заберет все тяжкое и печальное и подарит что-то светлое, она ведь тоже для чего-то нужна.

И кто сказал, что XIX век отпустит меня скоро? Хрен там плавал, милостивые государи. Чтением на ночь стала Вера Фигнер. С прискорбием обнаружила, что часть цитат из нее, если разместить открыто, могут вполне навлечь на разместившего уголовное дело за экстремизм. Но читать весьма рекомендую. И вот это - иллюстрацию работы сельского фельдшера в 1870-х годах я просто оставлю здесь. Показательно чрезвычайно.

"Для крестьян появление фельдшерицы, лекарки, как они выражались, было диковинкой. Мужики шли к попам для разъяснения, для всех ли я приставлена или только для баб. После разъяснения меня осадили пациенты. Бедный народ стекался ко мне, как к чудотворной иконе, целыми десятками и сотнями; около фельдшерского домика стоял с утра до позднего вечера целый обоз; скоро моя слава перешла за пределы трех волостей, которыми я заведовала, а потом и за пределы уезда. Не стесняемая надзором доктора, которого все время в моем участке не было, и получая непосредственно из управы от председателя столько медикаментов, сколько мне было надобно, я, быть может, помогала потому, что давала лекарства в надлежащем количестве; какая-нибудь несчастная баба шла ко мне пешком за 60--70 верст, страдая кровотечением; возвращаясь, она рассказывала, что, как только я прикоснулась к ней, кровотечение остановилось; другие привозили воды и масла, прося меня "наговорить" на них, так как слышали, что я хорошо "заговариваю" болезни; ко мне приводили седых как лунь стариков, 15--20 лет тому назад потерявших зрение и чающих перед смертью увидеть при моей помощи свет. Народу было в диковинку внимание, подробный расспрос и разумное наставление, как употреблять лекарство. В первый месяц я приняла 800 человек больных, а в течение 10 месяцев -- 5 тысяч человек, столько же, сколько земский врач в течение года в городе, при больнице, с помощью нескольких фельдшеров. Если я помогла одной десятой из этих 5 тысяч человек, то за мои прегрешения они вымолят мне прощение у самого жестокого Иеговы".

Нежданчик, только сейчас до меня дошло, что Маккефри в своем пернитском цикле иерархию всадников на драконах и вообще структуру вейра делала на основе... Королевских ВВС! Блин, Wing Commander, которого в издательстве "Северо-запад" походу перевели как "командир крыла". Еперный театр! Заменить "спитфайр" на дракона - вот вам и пожалуйста. Очки и шлемы остались те же самые. Странно, что она про шарфики не написала, вертеть башкой, когда сверху сыплется какая-нибудь опасная пакость, приходилось, наверное, не меньше, чем над Ла-Маншем.

Пришел серенький волчок и я его пытаюсь ухватить за бочок. В смысле, у меня этого "серенького волчка" (который на самом деле овчарка) мешок чесаной шерсти. И веретено. Постигаю безначальное дао, как это спрясть. Кошки на запах реагируют пофигистично. Медитативное занятие, правда не знаю, можно ли будет что-то связать из того, что получится.

Дорогое мироздание меня отличным образом слышит. Не успела я как следует впасть в осеннюю хандру с тихой истерикой, оплакивая свое одиночество, как полка в шкафу недвусмысленно намекнула, что ей пофиг на мои проблемы. В итоге я оказалась в позе Атланта, подпирающего грозящее рухнуть барахло, применила по назначению две глянцевые макулатурины по истории ответственного бизнеса, который теперь стал опорой нескольких кило вещей, включая две подушки и спальник. Стала искать, чем подпереть вторую полку, принявшую двойную тяжесть и ответственный бизнес до кучи. Сломала ножовку - а правильно, нефиг сосновую рейку пилить полотном по металлу. Составила что-то дендро-фекальным методом, теперь думаю, что мне таки нужна мебельная фурнитура и держатели для полок. А еще, что ДВП - это отсроченный кирдык. И никакого времени оплакивать бесцельно прожитые годы. Разве что новую пилу найти.

Теперь этот образ не денется, похоже. Мария Николаевна заняла место в числе персонажей, которые время от времени смотрят из меня на этот свет. Она в хорошей компании, в том числе и своих коллег, вот за это могу ручаться.
За окном будет ворчать 21 век, трамваи с троллейбусами, коты ходить ходуном, статьи писаться, календарь - перелистываться в сторону нового года. А Мария Николаевна зажжет лампу и достанет шитье. Потому что часок-другой перед сном есть даже у нее. И в доме будет пахнуть кофе.

Это просто зарисовка. А отчет пусть в группе лежит. Не отпускает меня. Слишком давно не писала ничего просто так, для себя.

Ах, как хочется думать меж высохших пней,
Что земли этой нету родней.
Из нее нам не вытащить цепких корней,
Мы привязаны намертво к ней.

А. Городницкий.


«Приросла я к этому городу». У сосны были узловатые корни и ствол причудливо кривился, как всегда бывает, если она растет на открытом месте. Корни пронизали каменистый грунт, дерево нависло над склоном, опустив ветви — ни дать, ни взять, картинка на китайской шкатулке. У маменьки была такая, для украшений.

читать дальше«Тебе здесь нравится, радость моя?» Можно было подумать, что тогда, в 1870 году это было основной причиной, по которой они остались в городе. Нравится… А не то, что теплое южное солнце должно поддержать выпитые туманами столицы силы. «Хороший город, совершенно южный. Моря только нет».

Она сидит прямо на земле, на толстом выступающем наружу корне, прислонившись спиной к нагретому солнцем стволу. Не стоило бы. Как потом смолу отчистишь? Но сидеть тепло и спокойно. В тот год именно от этой сосны они любовались на город. Пили молоко, жирное, деревенское, чуть сладковатое будто — на окраинах была совершенная пастораль и скот там держали. Хлеб не резали, ломали кусками. Все просто и легко. И точно так же светило солнце. То жаркое, целительное южное солнце, на которое оба так надеялись тогда. И которое так жестоко обмануло.

«Кажется, в Петербурге не ошиблись. Очень жаль, мне придется уйти. Сами видите, коллега, дальше невозможно». Потом была осень. Длинная, холодная, с пронзительно свистящим в трубе ветром. Долгие мутные ночи, пропахшие аптекой. Скомканное полотенце в кровавых пятнах валится из ослабевшей руки. «Машенька, остерегись. Я сам приберу, не надо». И отчаянье, темнее, чем любая ночь. «Мужайся, друг Маша. Скоро тебе придется одной».

Она не могла позволить себе даже сказать «Нет, что ты?! Все еще образуется, ты поправишься!». Полученные знания не дают права на пустые надежды, ей очень хорошо ясно — уже не образуется.

«Ты спишь?». И липкий холод на сердце, когда понимаешь, что тебе уже некому ответить. А земля в городе жирная, черная, на ней все хорошо растет. Кое-где бурьян стоит выше надмогильных крестов. Здесь будет тихо и чисто, потому что она часто приходит… Обманувшее южное солнце греет черный камень. И смолистый ствол старой сосны на окраине. Туда тоже можно приходить часто, от больницы два шага. До дому ей дальше.

«Приросла». Если живое может расти сквозь камни, его уже не стронешь с места. А лето снова уходит из города, катится за дальние холмы, за железную дорогу, катится золотистым клубком, пахнущим разогретой смолой и яблоками. И уже повеяло осенью, которую так не любит она. Нет, не за воспоминания. Просто за холод. И осенью чаще ломит колени, хотя может, это она так много ходит пешком. Да, и еще осенью хуже спится. Правильно — будят чаще, не одной тебе больно.

«Поспи, попробуй поспать». Какой сон в казематах, Матерь Божья?! Какой сон? Но он задремывает, и женщина не может убрать руку, за которую держатся слабые горячие пальцы. Она знает, что за коротким живым сном вскоре наступит вечный. Видела, знает. Не может надеяться. Но и сказать правды — не может. Худое время — осень. И этот тоже — в октябре.

«Пока вы здесь, конца света не случится». «Вы это серьезно, голубушка?». А вы как думали, серьезно как в аптеке. Я верю, что вашими руками, истерзанными щеткою, с темными от йода пальцами все здесь и держится. И молюсь за вас перед каждой операцией. Про себя, тихонечко. Вас редко можно встретить в церкви. Как-то спросили: «Вы вообще в бога верите?». А я хотела ответить: «Главное, чтобы Он в него верил. В эти руки». Промолчала. Бог и так все видит и слышит.

Последнее тепло уходящего лета. Воздух пахнет смолой и сухой травой. Не уснуть бы тут еще. «Приросла я к этому городу». Вот как эта сосна, сквозь камень, сквозь боль. И расту пока. Живу. Только вы тоже живите, ладно? Чтобы не случилось светопреставления.

«Что же я натворила тогда, боже мой?! Осмелилась бы я сказать о таком, если бы не мой страх». 9 лет кряду возвращаться к слепым окнам, за которыми никто не зажжет лампы. И зажигать теперь лампу самой. «Но скажите, честно — вы не жалеете о сказанном?» «Упаси вас бог, нет конечно».

Пора домой. Не так много времени, чтобы тратить его на прогулку. Ну зато у нас чай нынче с шиповником. Хорошее место нашла, теперь корзинка аж руку тянет. Прийти бы сюда вдвоем, показать, как светло и весело смотрится отсюда город. Будто и не было в нем ничего страшного, никто не умирал, не стрелялся, не сходил с ума. Домики сверху как игрушечные, и купола Николы Угодника блестят. А вон наша, больничная часовенка, ее тоже отсюда хорошо видать. Плывет город в золотой дымке, мирный, как на открытках. «Приросла я к нему». Насовсем.

Давно не делилась впечатлениями об играх. Нет, определенно, бывших ролевиков не бывает, а сидеть законсервировавшись с 2015 года не стоило.
Странно, насколько у меня не получилось войти в образ на "Войне гнева", что я уже поставила на себе крест, решив, что больше мне ничего не светит, настолько вышло на "Тюрьме и воле". Вероятно, исторические темы теперь больше мое, нежели Первая эпоха, по которой единственный недоигранный квест остался.

Все было в лучших традициях моей юности. Вплоть до песен в поезде (спасибо, Хэлка, это было незабываемо) и спешно дошивания прикида за пару часов до выезда. Оказалось, я эпичнейше продолбала дома самый ценный предмет прикида - шляпу. Я месяц потратила на то, чтобы понять, как обкорнать старую дедушкину фетровую шляпу, пришила к ней ленты, оборки и перья, превратив в совершенно дамский головной убор 19 века. И она осталась лежать дома вместе с перчатками. Привет белому кролику, короче. Шляпу я делала из шопопалы - проволочной с сизалем основы для цветочного букетика, наспех купленной в рукодельном магазине вместе с куском черного фетра, ленточкой и пряжкой на эгретку. Перья еще оставались. Получилось очень даже ничего, в самый раз для немолодой вдовушки, которой не по карману модистка.

В этой игре сбылись сразу две моих "мечты идиота". Во-первых, игру по "Народной воле" я хотела еще тогда, когда работала в библиотеке и в свободное время читала Троицкого "Народная воля" перед царским судом". У нас этих революционеров в читальном зале была целая полка. Во-вторых, с тех пор, как товарищ Алекс увлекся историей военной медицины, мне страшно хотелось поиграть с ним дуэтом. Собственно, со времен "Испании" 2007 года мне хотелось повторить на игре квест под девизом "скальпель-спирт-огурец". И надо же - получилось!

Подготовка к игре была развеселой. Лекции по истории "Народной воли", с ю-туба, "Записки врача" Вересаева, Булгаков о том же самом, пополам с учебником по оперативному акушерству 1903 года выпуска (нет, по игре не пришлось, ясное дело, но атмосферности добавило). Зато когда мы выползали 2 с хвостом часа из Москвы, собрав на себя все пробки, версия о том, куда мотались из славного города Дубравника доктор Алексеев и фельдшер Мария Николаевна и почему так поздно воротились, появилась сама собой.

В игру меня вбило с первого захода. И как... Я давно не любитель примитивного поедания кактусов, но вот чтобы персонаж функционировал несмотря на эти кактусы - это всегда пожалуйста. Мария Николаевна работала на износ, не позволяя себе впасть в панику. Ну, почти не позволяя.

В целом ответ один - ящик кофе и всех обратно. Если в будущем мастера захотят отправить игроков куда-нибудь в Сибирь, я заранее согласна. По странному стечению обстоятельств, обзавелась еще одной дрим-ролью по этой же эпохе. Для равновесия, на этот раз - мужской.

Итого: такого кайфа и ухода в образ у меня не было больше 10 лет. Последний раз отчет с игры, переросший в повесть, у меня был по падению Тол-Сириона 2003 года. См. "Крепость на Сирионе", вещь кактусную и наивную. А тут я написала 15 страниц за 2 дня, на одном дыхании. В группе игры оно, ясное дело, есть. Сюда могу сбросить, если есть на то любопытствующие.